Своего
рождения я не помню. Просто в один момент я осознал то, что уже
существую. Меня вынесли на солнечный свет из пропахшей мазутом и
бензином мастерской. Всем своим телом я ощутил тепло большого небесного
огня, и ласковую прохладу ветра. Заскорузлые, сильные руки, пахнущие
точно так же как и мастерская, держали меня крепко и ласково. Голос
Мастера, меня создавшего, был необычайно густым и громким.
- Ну вот! Ты и готов. И, надо признать, что неплохо получился!
Он пару раз подбросил меня на руке, а затем, перехватив за лезвие,
отправил в первый в моей жизни полет. Полет был недолгим. Сделав
пару кувырков в воздухе, я почти наполовину вошел в ствол старого
дерева, что росло напротив входа в мастерскую.
- Отлично! - воскликнул Мастер.
Затем он подошел и, ухватившись за мою рукоятку, одним рывком вытащил
меня наружу. Полюбовавшись игрой солнечных лучей на моем лезвии,
он бережно вытер меня о рукав своей спецовки и, достав из кармана
промасленную тряпку, завернул меня в нее…
Утором следующего дня за мной пришел мой первый хозяин. Он был молод,
силен и уверен в себе. Короткие русые волосы, острые скулы.… В общем,
он мне понравился.
И судя по тому, как заблестели его глаза, когда он взял меня в руки,
я ему понравился тоже.
Мастер за меня получил зеленую хрустящую купюру, а я перекочевал
во внутренний карман затертой джинсовой куртки нового хозя ина.
Моим соседом оказался тощий бумажник и пластмассовая авторучка.
Добравшись до своего дома, мой хозяин долго вертел меня в руках.
А затем подошел к письменному столу и, открыв ящик, извлек оттуда,
на мой взгляд, просто великолепные кожаные ножны. Они оказались
как по мне шитыми. Наконец-то, меня, уютно устроившегося в ножнах,
отправили в ящик письменного стола. Я еще слышал, как хозяин шелестел
бумагой, чиркал спичкой, а потом погрузился в легкую дрему….
Я много слышал от разных железок о том какая может быть у
ножа судьба. Да и память, та, внутренняя, которую люди называют
«генетической» существует и у нас. Но хозяин превзошел все мои
ожидания. За очень короткое время вместе с ним я побывал на Памире.
Тонул в Белом море. Свежевал медвежью тушу в глухой тайге. И только
изредка возвращался в ящик письменного стола в маленькой квартире
в большом городе. Моя эбонитовая рукоятка отшлифовалась до тусклого
блеска. Но сам клинок не потускнел, а лезвие было без
единой зазубринки.
Узнав, что такое простор, мне уже было как-то не по себе пусть
и в уютном, но таком скучном ящике. Были, правда и моменты нашего
с хозяином пребывания в квартире, которые мне нравились не меньше,
чем наши скитания. Особенно мне было по душе, когда хозяин писал.
Тогда он клал меня на стопку чистой бумаги под настольной лампой
и, греясь в лучах электрического света, я наблюдал за тем, как
карандаш мечется по бумаге. Иногда он надолго замирал. Иногда
вообще ложился на бумагу. В такие моменты хозяин или брал меня
в руки, или просто смотрел в окно.
А потом я … потерялся. Это произошло во время спуска моего хозяина
по одной из бесчисленных в его жизни речек. Лодка, в которой мы
плыли, столкнулась с чем-то под водой и разлетелась практически
в щепки. Снаряжение пошло ко дну. Но это было еще полбеды. Вместе
с ним начал тонуть и тот, кто был мне дорог. Его захлестнула петля
рюкзака, а течение было настолько сильным, что голова человека
сразу оказалась под водой. Я буквально физически чувствовал, как
его тело сопротивляется массе воды, но все слабее и слабее. И
тогда я смог сделать единственно правильное движение. Я просто
боднул его своей рукояткой в бок. И он понял! Он очнулся! И начал
бороться!
Наконец-то рука, сведенная страхом и холодной водой перестала
лихорадочно цепляться в удушающую лямку и скользнула к поясу.
Я привычно лег в такую знакомую руку и уже вместе с ней взмыл
вверх.
Я рассек лямку одним махом, но налетевшая волна снова накрыла
хозяина, и он меня выпустил…
Сколько я пролежал, вынесенный сильнейшим течением реки на отмель,
не знаю. Может час. Может день. Просто лежал и слушал: реку, тайгу,
птиц. Потом пришло ощущение, что это финал. Хотя от другого железа
я слышал, что такой конец не самый худший для ножей. Но все равно
было обидно.
|